Новости – Общество
Общество
«В России все с автоматами бегают»
Музей Михаила Калашникова в с. Курья Алтайского края. Фото: Лариса Хомайко
«Русская планета» и жители Курьи Алтайского края — о ранних годах жизни великого конструктора Михаила Калашникова
22 декабря, 2014 10:14
11 мин
Первоклассники отвлекаются от штурма сугроба: «Айда, мы вам покажем, где Калашников». Учителя в курьинской средней школе годами объясняют детям, что нет такого глагола «айда», но дети не верят.
Курья — это небольшой райцентр на юге Алтайского края, почти на границе с Казахстаном. Время здесь течет как-то странно. Вроде, все изменилось за эти без малого сто лет, а вроде не изменилось ничего. Откуда посмотреть. Смотреть, кстати, лучше из сквера. Встать так, чтобы справа был сельский клуб, он же бывшая церковь, слева — полиция, бывшая волостная управа, а рядом хорошенький, как шкатулка, деревянно-лаковый музей — бывшая сельская школа. Перед музеем на гранитном цилиндре постамента бюст кудрявого мужчины с деревенским лицом и орденами на груди. «Герой Социалистического труда Калашников Михаил Тимофеевич», — объясняет медная табличка.
Он бегал в эту школу три года, с 1927 по 1930 года. В этой церкви его крестили в 19–ом, а в здании теперешнего РОВД он сидел в предновогоднюю ночь 1936-го — и там, рассказывают местные, ему впервые увиделись очертания будущего АК-47. Наутро он бежал из Курьи, убежал совсем, в Казахстан. Говорят, над степью бушевала страшная, темная метель, и он едва не заблудился и не замерз насмерть, пока брел 60 км до ближайшей железнодорожной станции Поспелиха. Калашников покинул Курью в 17 лет.
– Наш музей открылся год назад, и за этот год нас посетило 13 519 человек. Для деревни, где 4,5 тыс. населения, это много! Среди туристов — гости из Германии, Ирландии, Бельгии, Канады, Польши, Эстонии, Белоруссии и Казахстана, — у директора Мемориального музея Калашникова Петра Аникина каждый турист учтен.
Музей строили в расчете на туристов: где они, там и деньги в районный бюджет. Курьинский район — один из самых красивых в Алтайском крае, а из-за плохих дорог — один из самых диких. В маленьких деревнях под Колыванью дети до сих пор снимают шапки, когда здороваются. Магия словосочетания «автомат Калашникова» все-таки привлекает людей издалека, и старухи крестятся при виде велосипедистов в дредах и с огромными рюкзаками. Чужакам тут вообще не доверяют.
– Приехали парень с девушкой, японцы. У него фотоаппаратище вот такой. И вот все он искал что-нибудь черненькое, — рассказывает Анинкин. — Я говорю: давай, тебя сфотографирую, он ни в какую... А ребятишки маленькие на экскурсию пришли, начали автомат на скорость разбирать, тут уж он исфотографировался весь. А потом, я думаю, где-нибудь в иностранной газете появилось: «В России все с автоматами бегают». Всякие люди есть. Француженка одна приезжала, написала потом: «Вы пропагандируете своего оружейника», но наш музей-то создан, чтобы показать Калашникова как человека! Поэтому у нас оружия не так много, по сравнению с Ижевском.
Экскурсию в курьинском музее начинают с зала под названием «Алтайский парень». Автоматы, медали, книги, письменный стол на медвежьей шкуре, подаренной пограничниками — все это будет дальше. А здесь телега, вилы, глиняные крынки, ткацкий станок. Выписка из протокола Общего собрания бедноты и колхозников об отселении кулацкого хозяйства Калашниковых — тоже здесь.
Дом Калашниковых стоял на краю деревни, на берегу Локтевки, под сопкой. Жили хорошо: 6 лошадей (с жеребятами), 5 коров, овцы, сеялки, веялки... В 30–ом году пришли: «Общество решило — вас выселяют».
– 30-е годы были страшным временем для алтайских крестьян, — рассказала РП директор Государственного архива Алтайского края Галина Жданова. — Здесь их считали единственной силой, которая представляла реальную угрозу советской власти. И советская власть их не щадила, и последствия эти видны до сих пор. Бродит по деревне горький пьяница лет шестидесяти, так и пробогодулил всю жизнь: спросишь — у него и дед был в Нарыме, отец тоже. Те, кто возвращались, возвращались совсем другими людьми, остаться сильными и уверенными в непобедимости крестьянского труда удалось немногим.
– Как это давно было, родненькая! Тридцатые годы — это же такая даль, я маленькая девчонка была, — Ида Павловна Ивлева, 85-летняя старушка, стоит в дверях деревенского магазина, опираясь на палку. — Люди темные были, неграмотные, допустим, поругались мы с тобой, я на тебя донос пишу. И никто не разбирался, тебя сразу забирали бы, и все. И с Калашниковыми так было, и с тятенькой моим.
– А какие они кулаки? Чуть солнышко пригревало — в поле и до зимы, — рассказывает директор музея Калашникова Петр Аникин. — И зимой: отец у них валенки катал, мать с девками ткали, одежду шили на «Зингере». Было 18 ребятишек, выжило 8. Тогда же как было: бог дал — бог взял. Михаил Тимофеевич в детстве тоже чуть не умер, уже мерку пришли на гроб снимать, да он зашевелился. Когда раскулачивали, Глашу и Анну не тронули, они уже замужем были: Глаша за Овчинниковым, Анна за Чапрыниным. Виктор у них женился только, не хотел от жены уезжать, спрятался. Кто-то доложил, и его на 10 лет отправили на Беломорканал. А всех остальных — на лошадях до Поспелихи, оттуда в теплушке до станции Тайга за Новосибирском, там еще 200 км по тайге пешком. Поселили в бараке, отец помер в первый же год...
Старшие сестры потом рассказывали: в 1934 году активисты местного Союза безбожников пригнали к церкви трактор, зацепили кресты веревками, повалили на землю. Мимо из школы шла второклассница, так ее этими крестами и убило. Эту историю в Курье помнят до сих пор, и один веселый дед, внук безбожника, даже хранит кирпич, который зубилом выдолбили тогда из церковной стены.
Многие приживались в ссылке, а Михаил на Севере не мог. Он жил там, рос, ходил в чужую школу, писал стихи, изобретал вечный двигатель, дружил на этой почве с учителем физики и тосковал. Ему постоянно было «охота домой» — так до сих пор называется у выходцев из Курьи это сильное, целиком забирающее чувство. Он еще не знал, что родительский дом сгорел через год после того, как их выселили — «ничье же было, колхозное, кто бы следил-то».
Зимой в Курье принято сидеть по домам и рассказывать истории про старые времена. И только летом на автостанции, где люди ждут свои автобусы в окрестные деревни, жители охотно подхватывают разговор об оружейнике и его любви к Родине.
– Калашников, когда последний раз приезжал, в 1997 году, он прямо на границе нашего района велел машину остановить, вышел, сорвал ковыль и к груди его прижал! — восклицает симпатичная женщина.
– Да чо там. Хлебнул горя, — поджимает губы суровая бабуся.
– Так-то у нас тут героев много. Легостаев, Торкаев, Лашков... Курьинская земля богата хорошими людьми. Петя Анисифоров, архитектор, который церковь-то в Антарктиде построил, тоже наш. Но Калашниковым мы гордимся больше всех.
В своей книжке «Траектория судьбы» оружейник рассказывает, как несколько раз пытался сбежать со ссылки на родину. Сначала совсем пацаном, потом подростком, потом уже почти взрослым парнем. Дорогой ему приходилось голодать и побираться. Хорошо, встретилась умная бабка, научила: «ты, сынок, лучше проси, чем красть».
– Он мне говорил, что очень трудно было через себя переступить и попросить хлеба, — рассказывает Петр Анинкин. — Раньше-то они жили хорошо, хлеб всегда был, а тут...
Его все время ловили и отправляли обратно. Свой самый последний, удачный побег он совершил уже совсем самостоятельным 16-летним юношей. Долго учился подделывать печать комендатуры, написал себе справку, по которой рассчитывал получить в Курье временный паспорт, попросил друга Гаврилу притвориться конвоиром и провести его через опасное соседнее село.
Он все-таки добрался до Курьи, устроился по своим липовым документам на работу, и до зимы, радостный, жил у сестры Анны. Ближе к Новому году пришел милиционер: «У тебя видели левольверт». «Левольверт» и правда был: перед побегом Гаврила подарил Калашникову пистолет Браунинга, с которого и началась любовь будущего конструктора к оружию. Он тогда ни в чем не признался, но его забрали в кутузку. Он и там не признавался, сидел в комнате с решетками и бубнил: «Никакого пистолета у меня нет!»
На старом кирпичном здании курьинского РОВД нет мемориальной доски, хотя первые черты легендарного АК-47 привиделись Калашникову именно здесь. Ночью 30 декабря он сидел в камере верхом на грубо обструганной деревянной скамейке и размышлял о вечном двигателе, который конструировал в школе. Почему он не работал? Ведь все, кому показывал, соглашались: должен работать, просто обязан. Может, подшипники другие нужны. Как всегда, он начал мысленно разбирать двигатель, раскладывать его на детали. И тут что-то произошло. Детали вечного двигателя начали расплываться, менять форму, превращаться в детали оружия. «Это было как наваждение: то его контуры четко вырисовывались, то исчезали, оставляя в памяти лишь силуэт, размытый отпечаток…», — напишет он потом в мемуарах.
Караулить единственного заключенного в новогоднюю ночь никому не хотелось, и его отпустили домой — «подумать». Мело так, что руку вытянешь — не видно. Но у него не было времени ждать хорошей погоды.
– До 1980 года про Калашникова у нас как-то не говорили, — рассказывает Олег Липкарт, мужчина лет сорока пяти. — Хоть и родственники у него тут остались, а как-то не было никаких разговоров. В советское время все, что касалось оружия, было засекречено. А потом он получил второе звание Героя Соцтруда, и по закону было положено бюст на родине поставить. На митинг весь район съехался. И нас с пионерского лагеря привезли. Жарко было, помню, один солдатик из поспелихонской воинской части в обморок упал. Мы стояли и лопались от гордости, что у нас такой великий земляк. А Калашников с внуком приехал, он такой пацан был, Игорек, типа нас. Мы ему страшно завидовали. В этот день как раз Высоцкий умер.
Оружейник никогда не держал зла на свою родину и пытался убедить себя в том, что ее тогдашняя жестокость была необходимой. «Мне легче живется с мыслями, что все это было не зря, что только так можно было поднять страну нашу необъятную», — такие слова были в письме, которое он прислал в Курью на открытие своего музея. Он передал в музей целую гору экспонатов, и даже подарил землякам свой автомобиль.
Среди прочего — ковровый портрет оружейника, вытканный его почитателями из Туркмении. У вытканного Калашникова на нем туркменский прищур, но глаза все равно теплые, как и на всех фотографиях.
– О чем история его жизни, как вы думаете? О том, что сильный и бесстрашный человек обязательно победит, и там, откуда его гнали, ему будут ставить памятники и открывать музеи?
– Это история о любви к Родине и трудолюбии, — говорит Аникин. — Я думаю так. Ему ведь ничего просто так, с кандачка, не досталось. Он ведь чертить не умел, когда работал над своим первым оружием, и поэтому все детали прорисовывал. Представляешь? Лежал с простреленной рукой и рисовал. И он всегда был веселый, стихи писал, чувство юмора сохранил до самой смерти. Это история о великом человеке. Вот и все.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости
